Исток её жизни: 96-летняя фрязинка Тамара Александровна Лукашина рассказала о прожитых годах

Фото из домашнего архива

Во Фрязино из деревни Трубино многодетная семья Лукашиных перебралась в 1930-м. Глава семейства, возглавлявший несколько лет местный колхоз, с началом строительства завода (будущего градообразующего предприятия) стал директором его животноводческого хозяйства, состоящего главным образом из коров и конного парка. Три дочери воспитывались в любви, строгости и трудолюбии.

– Кроме мячика, верёвочки и лапты, у нас никаких игрушек не было. Покупать их было не на что, – вспоминает Тамара Александровна. – Родители в колхозе зарабатывали одни трудодни, а за них давали только овощи: картошку, морковь, свёклу. Не знаю, как нас обували ещё. Шила мама сама. Деньги появились, когда папа с мамой перешли на завод.

Война

– Когда началась война, мне было 15 лет. 22 июня мама утром послала в магазин за хлебом. Пришла, а там такой ажиотаж! И люди говорят: «Война! Война!» Полки уже пустые. Но хлеб я купила. Прибежала домой, рассказала про войну, мама не поверила. А часов в 10 утра по радио выступил Молотов... Радио тогда было и в домах, и на улице. Когда оно появилось, мы дней десять от него не отходили: сидели, слушали, как это тарелочка может говорить разными голосами. Папа сразу же пошёл в военкомат, но ему там сказали, что его годы уже не призывные, но если приказ издадут, его оповестят. Немцы рвались к Москве. Завод стали готовить к эвакуации: приёмоусилители – в Ташкент, генераторы – в Новосибирск. Из деревенских в эвакуацию почти никто не поехал: у них земля была, хозяйство своё. А заводчанам пришлось.

Эвакуация

– Из Фрязина мы выехали 14 ноября, а в Ташкенте были только 28 декабря. Дорога была занята эшелонами, которые ехали из Сибири. Везли войска, танки, пушки. Их пропускали первыми, а мы по нескольку суток стояли на станциях. Ехали в грузовых вагонах, где на одной стороне стояла печка и кучи угля навалены, а по другую сторону – общие нары, на которых мы спали.

В Ташкенте папу взяли в армию сразу. Служил он в Иране. Но никогда не говорил про то, что делал там – видимо, дал подписку. Мама вскоре заболела пеллагрой (один из видов авитаминоза – прим. ред.) – тот климат ей совсем не подходил. У неё начали выпадать волосы, зубы, на ногах вены кровоточили. Консилиум врачей сказал, что если её не отправить обратно, она умрёт. Маме сделали вызов, и она с младшей сестрой уехала. На вокзал её принесли на носилках, ходить она уже не могла. А нас директор, как ни умоляли его, не отпустил.

Как-то на предприятие пришёл врач из госпиталя, попросил помочь санитаркам. И я ходила туда, читала книжку раненому. Он слепой был. Потерял зрение на фронте. А вскоре узнала, что в городе есть техникум педагогический. Сказала начальству, что хочу учиться. А мне: «А кто же работать будет?» Договорились, что буду работать с 6 утра до 12 дня, а потом – учиться. Делали мы приборы радиоламповые. Я выполняла по три нормы. Наматывала на станочке нити молибденовые, заваривала и отдавала дальше центровщицам. У меня сил на боёк нажимать не хватало. Так я на него лбом нажимала. Триста штук деталей надо было сделать – 600 раз нажать лбом, потому что зажать надо было нитку с двух сторон. У меня от этого синяк на лбу был постоянно.

Ташкент – город не хлебный

– Местные на предприятии не работали, служить в армии не хотели. Кто-то, конечно, воевал, но очень мало. Там свои порядки были. Мужчины в чайхане целыми днями сидели, чай пили и под язык маковые наркотики клали. Зелье варили сами – маки там повсюду цвели, росли даже на крышах, которые земляными были и краснели от маков с начала марта. И ещё они птичек носили с собой маленьких, которые, как петухи, боролись на столах, а они на это смотрели и ставки делали.

Узбеки там жили прекрасно. Торговали на рынке, он у них очень богатый. У многих в горах стада овец паслись, имелись участки дачные. Но вода там на вес золота была. И те, у кого огороды были, перекрывали друг у друга каналы ночью и воровали воду. Мы-то с предприятием приехали. А те беженцы, что сами по себе прибывали, им совсем плохо было. В декабре начинался сезон дождей – лило, не переставая. Беженцев на привокзальной площади, где они жили, каждое утро мёртвыми собирали сотнями. Потом навели какой-то порядок и оставшихся распределили по кишлакам.

Есть хотелось всё время. Каждый день нам выдавали кусочек хлеба со жмыхом – не зерновым, а хлопковым, весом в 650 граммов, очень невкусный, но съедали мы его за раз. Сахар полагался, но его мы не видели. Вместо него нам в месяц давали 800 граммов коврижки, покрытой чёрной патокой. Раз в месяц, когда с чаем съедали эту коврижку целиком, мы наедались досыта. Ещё выдавали масло машинное – пол-литра. Нальёшь в сковородку – а там одна пена зелёная. В Узбекистане я первый раз попробовала помидоры. Они там огромные были и невозможно вкусные. Во Фрязине до войны мы их и не пробовали ни разу, не знали, что такое есть.

День Победы

– День Победы очень хорошо помню. 9 мая я бежала к шести на работу. По дороге был переулок, где жили бухарские евреи. Вдруг открывается калитка, выходит женщина и говорит: «Куда бежишь? Война кончилась!» Радио в городе ни у кого не было. Как началась война, приёмники у всех отобрали, чтобы не слушали, что немцы говорят. А в этой семье радио осталось. И слышу – оттуда музыка звучит – да такая весёлая, радостная, какую мы с начала войны не слышали! И я поверила! Побежала стремглав домой. Разбудила всех. Сколько же было счастья! В тот день никто уже не работал.

Продолжение материала читайте в следующем, 19-м, номере «Ключа».

Источник: http://infryazino.ru/novosti/lyudi_nashego_goroda/istok-eyo-zhizni-96-letnyaya-fryazinka-tamara-aleksandrovna-lukashina-rasskazala-o-prozhityh-godah